Top.Mail.Ru

«А может, не было войны, и людям всё это приснилось?»

«А может, не было войны, и людям всё это приснилось?»
«А может, не было войны, и людям всё это приснилось?»
 Как-то недавно перечитала поэму Александра Трифоновича Твардовского «Дом у дороги» о начале Великой Отечественной войны, и перевернула она мне всю душу.
 В областной газете «Приокская правда» за 1970 год попалась мне статья под заголовком «Колхозный овощевод» о Вере Ивановне Поляевой: «К Рыбному прорывались вражеские самолёты. Бомбили. В окрестных сёлах жили тревожно: шёл грозный 1942 год. По вечерам плотно занавешивали окна. Ужинали при свете моргаса. Еда была по-военному скромной. В семье Нефёдовых тоже картошка, огурцы, соль и тонкие ломтики нечистого хлеба. За столом, рядом с озабоченной матерью, старшая дочь Вера. Вокруг ещё пятеро вихрастых, с бледными заостренными личиками. Отца дома нет – мобилизован. Старший брат на фронте, с первого дня…
 Каждый день Нефёдовы с нетерпением ждали почтальона. Не принесёт ли вестей от брата? Однажды вместо фронтового треугольника почтальон подал Вере бумажку: «Мобилизуешься на железнодорожный транспорт». Так 18-летняя Вера Нефедова стала работать в локомотивном депо…»
 Время стремительно летит вперёд. И вот уже кажется, война, о которой так много пишут и говорят до сих пор, была когда-то давным-давно, в глубине ушедшего ХХ века, а ты не имеешь к ней никакого отношения: не слышала и не знаешь бомбёжек, не эвакуировалась, не голодала, не работала на трудовом фронте, не пахала на тракторе вместо ушедших на фронт мужчин, не получала похоронку, не пела и не читала стихов для раненых солдат в госпитале, а просто родилась в предпобедном 44 году и росла среди тех, кого называли победителями. Может, потому выросшие среди всенародного счастья освобождения от гитлеровских захватчиков, мы радовались жизни и были всегда и всем довольны.
 Уходят ветераны войны. Скоро и спросить-то будет не у кого: «А как это было?» Остаются только молчаливые фотографии военных лет. А как хочется, чтобы они заговорили. Что может быть лучше живого рассказа? Рассказывать у нас умеют, душевно, правдиво, с грустью и гордостью. Вспоминают войну не только фронтовики, но и те, кому было тогда по 7, 10, 16 лет, как бы понимая, что теперь им переходит эстафета говорить о виденном и пережитом.

Клин-баба


 Совершенно случайно разговорившись в магазине с жительницей Рыбного Валентиной Андреевной Агаповой, услышала я интереснейший рассказ о том, как её мама во время войны копала окопы под Рязанью в 1942 году. Конечно, я не могла успокоиться, пока не посетила Веру Ивановну, эту замечательную, очень добрую женщину, мать семерых детей.
 – Пятнадцатый год мне шёл, когда война началась, – рассказывает она, – посылки на фронт посылали. Мама моя, как и другие женщины, шерсть пряла и носки вязала, и рваные штопала, их у нас много лежало. Всё это на фронт солдатам отправляли.
 Я и окопы копала, и в конфетном цехе работала, для солдат конфеты делали, «раковые шейки». А цех – простой дощатый сарай. Там столы стояли, они должны были быть всегда обязательно горячими. Представляешь, а электричества-то не было. В стенку, в доски такие специальные крюки вбили. Замес делали из 10 килограммов. 10 килограммов горячей смеси девчушке надо было поднять и на крюк кинуть. Здесь же пресс и коробка стоит, сушилки. В коробку запечатывали – и на фронт. Так что мне война пришлась здорово. Надо было солдат кормить .
 Поезда через Рыбное шли, их бомбили. И мертвецов таскать приходилось, которых с поездов снимали. «Пожарка» на Школьной улице стояла и пакгауз, теперь уже на этом месте ничего этого нет. Мёртвых в «пожарку» складывали, а потом хоронили. 70 лет прошло. Господи, мне вспоминать не хочется.
 – Вера Ивановна, а ведь на нашем кладбище и немцев во время войны хоронили? – спрашиваю я.
 – Да кого там только не хоронили! – тяжело вздыхает Вера Ивановна. – Работала я и в Заготживсырье (контора раньше такая была). Шкуры мы грузили, из них подмётки для солдатских сапог делали. Шкуры бугаев-быков, тяжеленные, да соли в них килограмма два: мы же их солили. Тюк весил не менее 80–90 кг. Попробуй, подними.
 Ты вот знаешь, что такое клин-баба? Клин-баба – это такая кадушка деревянная и в ней лом заострённый внизу, а на ней набиты четыре железных скобы вместо ручек. Представляешь: две девочки берутся за эти ручки и бьют по мёрзлой земле. Вот тебе и клин-баба! Клин-баба и кирка – вот и весь наш инструмент.
 Противотанковые рвы копали в Ситниках. Потом в Ногине. Весь день долбили. В воде стояли по грудь в речке Мощёнке. Один берег должен был быть, как стена, отвесный, чтобы танки немецкие не прошли. Чтобы он слез в речку, а вылезти не мог. Вот мы и копали, с 1941 по 1944 год.
 А личные документы у нас все отобрали и сожгли, чтобы немцам не досталось. У меня вот одна единственная справка и осталась, (показывает) я её уж подклеила, вот и берегу. Ох, – грустно вздыхает Вера Ивановна, – всё-то и не вспомнишь.
 – Вера Ивановна, а немецкие самолёты над вами летали, когда вы работали?
 – Летали. А немцев-то я сама лично видела, как они по большому базару нашему рыбновскому проехали, 5 мотоциклов. Какие-то с совестью, наверное, были. Стреляли холостыми, никого не убили.
 – Мама, а расскажи, как ты сводки собирала на лошади, – подсказывает Валентина Андреевна.
 – Вы ещё и верхом умели ездить? – с восхищением спрашиваю я Веру Ивановну.
 – И верхом ездила. Да как ещё! Это когда в Храпове окопы копали, а штаб в церкви стоял, в Ситниках. Вот кто-то и проболтался, что я верхом ездить умею. Меня и послали сводки собирать, кто сколько выкопал. Каждый вечер собирала и в Ситники возила.
 Я с лошадьми работала много. Пригнали своим ходом с Украины табун элитных жеребцов. Каждого надо было очень хорошо чистить. Начальник конюшни придёт проверять, носовой платок на два пальца намотает, по лошади проведёт. Чисто – значит, ставь коня в денник. Однажды такой случай был. Стала заводить жеребца в денник, а он как схватил меня за воротник и посадил в овсяную кормушку…
 Вера Ивановна, а как вы с мужем познакомились?  
 – Тогда книг-то столько не было, как сейчас. Вот и пошла я в библиотеку узнать, что это за Гитлер такой. Через железную дорогу переходила, а тут эшелон с нашими солдатами. Вот и познакомились. А потом через две недели сватать он меня приехал…
 – Мама награждена медалью «Материнская слава», – добавляет Валентина Андреевна. – Нас у неё семеро было: четыре сына и три дочери. Зарплата маленькая. И вязала, и шила. И очень вкусно готовила. У нас и корова была, и поросята, и куры, и гуси... Голодные не сидели.
 – Вера Ивановна, а вы родом откуда? – задаю вопрос.
 – Родилась я в Нижнем Аблове. Отец мой, Иван Васильевич Петров, всю войну прошёл. В специальном поезде служил. В нем были и врач, и медсестры, и мед-братья. Он до Германии дошёл. Когда дорогу бомбили, железнодорожники быстро пути восстанавливали.
Отец рассказывал: однажды в Польше поезд остановился, отец выскочил к колодцу, воды набрать. Услышал детские голоса. Глянул, а колодец весь детьми забит. Немцы их туда затолкали. Некоторые живые ещё были. Многих ребятишек спасли тогда наши солдаты.
 – Вера Ивановна, где вы были в День Победы, радость, наверное, была необыкновенная?
 – Дома я была. Конечно, радовались все. Мужики, бабы собрались и на радостях в лапту играли…

Мамка моя


 Передо мной лежат фотографии двух Катюш: Екатерины Васильевны Афиногеновой (Корнюхиной), Екатерины Семеновны Есениной (Морозовой). Они не знали друг друга, но все трое участвовали в строительстве оборонительных сооружений на рыбновской земле, и с одинаковыми чувствами и переживаниями вспоминали о своей военной юности и работе на трудовом фронте.
 Не так давно ушла из жизни Екатерина Семёновна Есенина, прожила она более 90 лет. Уж очень мне хотелось узнать, почему у неё есенинская фамилия, а беседа наша с ней тогда ушла в другую тему, военную. Рассказала она мне как строили укрепительные сооружения в Сельцах, как работали, голодали, выживали в годы Великой Отечественной войны.
 – На трудовом фронте работала я и в Высоком, и в Батурине, и в Веселёве, и в лесу в Сельцах. И на торфе была. Ой, тогда морозы сильные были. Лопаты не брали землю,ее взрывали. Мне тогда 24 года было. Мы всё время голодали. Я хлеб хорошо пекла. Картошку тёрли и хлеб из неё пекли. А ещё за реку ходили и собирали конский щавель и лепёшки пекли. Иногда солдатам румынам эти лепёшки в Сельцах продавали. Когда война кончилась, дочке моей два с половиной года было.
 Её дочка Верочка, Вера Ивановна Чувилина, всегда ласково называла Екатерину Семёновну «мамка моя», и очень заботливо ухаживала за ней до последних дней. Шли они с ней по трудной жизни вместе. И всегда поддерживали друг друга.
 Екатерина Васильевна Афиногенова, недавно покинувшая этот мир, рассказала мне:
 – Дом у нас в Мощёнах был большой, и у нас всегда кто-нибудь жил, – вспоминала Екатерина Васильевна. – Дом наш у дороги стоял. Вот гонят скот с Серебряных прудов, пасут на лугах быков, коров. Погонщики соломы настелют, на ней и спали. Бабушка ворчала:
 – Опять Кате полы мыть.
 А мама, бывало, скажет:
 – Мамаш, а наши-то ведь теперь тоже где-нибудь, может, вот так же ночуют.
 – Да, – скажет бабушка, – ты, пожалуй, права. Пусть ночуют.
 (С грустью вспомнился и мне мамин рассказ, как в 1941 году её, молоденького ветфельдшера, прикомандировали к группе, которая сопровождала в эвакуацию стадо крупного рогатого скота из Смоленской области в Рязанскую.
Они шли пешком как раз через рыбновские сёла Алёшню и Мощёны и, возможно, что ночевать моя Надежда Александровна останавливалась в гостеприимном доме у дороги в семье Корнюхиных. – З. Дикун).
 – Как едешь в Ногино, – продолжает Екатерина Васильевна, – на склоне, на правой стороне, всегда картошку сажали, а мы как раз её копали. Уж белые мухи летели… И вдруг немецкий самолёт. Мы перепугались. Все на землю попадали. А он на бреющем полёте стал листовки разбрасывать. Я подняла одну и домой принесла, маме показать. Они агитировали: не бойтесь, мол, помогайте нашим офицерам, нашей армии. Мама как глянула:
 – Фу! Выбрось её, Катя, гадость такую. Ещё осмелились нас агитировать.
 В 42 году окопы копали. Да, досталось нам. Так наловчились лопатой орудовать… Я копала окопы ровно три месяца. От Дягилева до Батурина гнали этот ров.
Рассказала мне Екатерина Васильевна и о том, как в их доме во время войны три дня на постое была Дарья Матвеевна Гармаш со своей бригадой трактористок:
 – Это была тихая такая бригада. Разговаривали вполголоса, шёпотом, очень уставали. Работали до потери сознания. Мне-то было уже 15–16 лет. Я понимала, что такое пришёл с работы и язык не ворочается, чтобы разговаривать. Разувались у порога. Ставили свою обувь, одежду вешали. Мама им наливала водички, они руки мыли и садились за стол обедать. Пища была такая простая, крестьянская: щи, каша всякая, гречку давали в колхозе. Потихоньку поедят и, как снопы, валились на свои матрасы. Смотришь, уже спят. Это днём, а вечером они работали, они допоздна работали.
У них и одеял-то не было, а обувь – сапоги и ботинки армейские, и у всех шерстяные носки.
 – А пели когда-нибудь?
 – Нет, никогда не пели, поедят и спать. Они очень уставали.
 – А когда окопы копали, у вас кто-нибудь жил?
 – Ой, жили три дивчины из авиашколы, такие уже взрослые. Они всю зиму жили у нас. Бывало, маме скажут:
 – Тетя Ксюша, можно мы у вас потанцуем, а полы завтра вам вымоем.
Из Алешкова они были.

Живите, зинаида семёновна!


 Хожу по улице Рабочих и вижу часто бабушку, живёт она напротив колодца. Остановлюсь, поговорим, не замёрзла ли водичка в колодце? Предложу ведёрко с водой до крыльца донести, а она мне, улыбаясь ласково:
– Да не надо, спасибо, милка. Я сама потихоньку, тут рядом!
 Летом дойдёт до крылечка, ведёрко поставит, присядет на ступеньки и долго сидит, думает…
 Весной ходила смотреть на половодье на Вожу, как раз накануне Дня Победы. Вижу, бабушка моя на крыльце сидит и опять о чем-то думает. А вот о чём? Что вспоминает тёплым весенним предпраздничным деньком?
Подошла, извинилась, поздоровалась. Спросила, как величать.
 – Зинаида Семёновна я, Романова. А в девках Самсонова была, из Нового Батурина я, у нас там много Самсоновых. Я сюда замуж вышла, вот и фамилию мужа стала носить.
 – А сколько вам лет? – спрашиваю.
 – Уж много! С 24-го года я. Сколько моих уж померло, а я всё живу, – вздыхает. – Земля, когда же ты меня возьмёшь?
 – Да что вы, Зинаида Семеновна, живите! Здоровьето, слава Богу, ещё позволяет. Вот и воду ещё из колодца сами носите.
 Спрашиваю:
 – Зинаида Семеновна, а где вы работали?
 – И где я только не работала: и в колхозе, и на железной дороге, и в железнодорожной больнице. Во время войны на металлобазу нас послали под Рязанью, в общежитии жили. Мужики железки резали, а мы в кучу складывали, а другой раз, что полегче, и сами грузили на платформу.
 – На трудовом фронте, значит, работали…

Ей было тогда одиннадцать


 Живёт напротив меня замечательная женщина, бывшая учительница математики Зинаида Тихоновна Барыкина. Я и подумать не могла, что и она о войне может так интересно рассказывать. Всего 11 лет ей было в ту пору. 
 – Бежим по улице, а самолёт немецкий летит железнодорожную станцию бомбить, мы их по гулу отличали. Как начнут бомбы сбрасывать, мы с ребятами на землю падали. И учительница наша говорила:
 – На пол, ребятки, все на пол ложитесь, «он» начнёт бомбить, осколки в окна попадут, мимо вас пролетят.
 Много ребятишек погибло во время войны, из любопытства к бомбам неразорвавшимся. Руки, ноги теряли. А кто и без глаз оставался. Очень страшно было видеть и слышать, как бомбы падают и взрываются. Часто бомбы на Аблово бросали, путались немцы в нашей географии, очень хотели  они железнодорожный мост через Вожу разрушить. Стратегическое направление. Вот и охраняли тщательно наши войска важный стратегический объект – железнодорожный узел. Помню, две зенитки стояли. Вот здесь, недалеко от улицы Пирогова. И воронки от немецких бомб на наших улицах после войны оставались.
А сколько эшелонов с эвакуированными из блокадного Ленинграда через Рыбное проходило. Наши жители ходили еду на вещи менять. Мы тоже с сестрой ходили, еду голодным отдавали, но ничего с них не брали. Рука не поднималась. Глядя на них, сердце сжималось от боли и жалости. Мама говорила:
 – Я так и знала, что вы ничего не возьмёте!
 А сколько умерших в дороге в тамбурах лежало, везли, чтобы их потом похоронить где-нибудь на рязанской земле.
 Война шла, а мы росли, взрослым помогали. На колхозном току зерно молотили. Топливо для семьи собирали. Нас в Летово эвакуировали. А мама на работу ходила в Рыбное. Как её ждали! Вот мама придёт, покушать нам принесёт. А сестра моя, Антонина, на трудовом фронте работала.
 Зинаида Тихоновна показала мне районную газету, в которой внучка её сестры рассказывает о своей бабушке Антонине Тихоновне.
 «…21 июня 1941 года был выпускной бал, счастье переполняло сердца бывших школьников, они кружились в вальсе, и этот миг, казалось, будет длиться вечно. Но уже рано утром объявили, что началась война.
 Но на смену мечтам пришла суровая действительность. Поступив в Рязанский пединститут, она вступает в добровольную комсомольскую бригаду и выполняет важные поручения, присылаемые из штаба, так как немец уже наступал на Михайловском направлении.
6 декабря 1941 года наши войска под командованием Жукова освобождают Михайлов. После этого бригаду перебрасывают в деревню Федякино рубить лес для создания заторов на дорогах против немецких танков. Это была очень суровая зима 1942 года, вокруг голод и холод, и только неисчерпаемый оптимизм, вера в победу и чувство огромного патриотизма помогли не сдаться и пережить трудное время.
 С февраля 1942 года и до окончания войны бабуля работала в оборонной группе на станции Рыбное, которая помогала продвигать эшелоны с боеприпасами и военной техникой для фронта».
 Нашу беседу Зинаида Тихоновна завершает такими словами:
 – Меня часто приглашают в школу, и я рассказываю ученикам о страшных годах войны, они слушают меня с большим интересом. Это хорошо. Пусть знают свою историю и помнят тех, кто нашу страну защищал.
 – Нет, наверное, такого человека, который что-нибудь не пережил во время войны. Про каждую семью роман можно писать, – завершает Зинаида Тихоновна.
 Сколько их, уже ушедших или скромно доживающих свою нелёгкую жизнь, никогда и не думавших о том, что каждая по-своему совершали подвиг во время войны и после неё, возрождая страну от разрухи. Вспоминая проклятую войну, неохотно рассказывают о страшных тяжёлых днях своей юности, о погибших на войне родственниках, о Дне Победы – потрясающем соединении ликования и одновременно скорби по оставшимся на полях сражений.
 Пока готовился к печати этот материал, ушла из жизни ещё одна героиня моего рассказа Вера Ивановна Силюкова. Уж очень ждала она эту газету…
Подбирала я, по возможности, фотографии моих героинь специально тех военных лет, когда были они совсем юными и необыкновенно красивыми. Жизнь проходит, но остаётся память о людях, которым выпала нелёгкая судьба защищать своё Отечество.

Газета «Приокская новь»,

2576 просмотров 0 комментариев
Всего комментариев: 0
avatar
Пт, 2024-03-29, 00:41:27

Вход на сайт
Уникальное предложение!
Изменилась ли экономически ваша жизнь за два года?