История рода Дивовых

 Иван Иванович Дивов, при Петре I определенный писарем в Нарвский пехотный полк, в конце своей карьеры (уже в эпоху Екатерины II) стал президентом юстиц-коллегии и сенатором. Его сын, Андреан Иванович, служил на флоте под началом графа А. Г. Орлова, при его поддержке был принят ко двору Екатерины II и впоследствии получил звание камергера. Он женился на Елизавете Петровне Бутурлиной, не отличавшейся особой красотой, но привлекавшей всеобщее внимание пылким темпераментом, оригинальностью суждений и смелой эксцентричностью поступков. Она-то и преподнесла супругу такой сюрприз, который чуть было не погубил их обоих.

 Елизавету Петровну, ее брата Дмитрия Бутурлина и фрейлину Эльмпт уличили в сочинении анонимно ходившей по рукам сатиры на придворных Екатерины II, задевавшей и саму императрицу. Екатерина кипела гневом. Дивовых выслали в Москву, а фрейлину, по слухам, и вовсе тайно высекли розгами, удалив затем от двора.
 Но унять острый и насмешливый язычок Елизаветы Петровны было непросто. Когда в 1792 году А. Н. Дивова командировали в Стокгольм поздравлять с восшествием на престол 14-летнего короля Густава IV, Елизавета Петровна и там не удержалась от рискованных высказываний по поводу русского правительства. Бойкая и эмоциональная русская дама не на шутку вскружила голову могущественному регенту, герцогу Зюдерманландскому, и при шведском дворе имела гораздо больше веса и влияния, чем ее супруг. Всем этим очень недовольны были в Петербурге.
 Император Павел сначала весьма благоволил к Дивовым, но и при нем своенравная чета сумела так отличиться, что была вынуждена немедленно скрыться за границу во избежание весьма серьезных последствий царского гнева. В 1801 году супруги жили в Париже на Елисейских полях. Елизавета Петровна подружилась с первой дамой французской столицы Жозефиной Богарне, супругой консула Наполеона. По рассказу родственника Дивовых, М. Д. Бутурлина, однажды, когда Елизавета Петровна (вместе с младшим сыном Николаем) была приглашена на завтрак к Жозефине, к столу вышел Наполеон, обласкал мальчика и спросил, как понравился ему только что окончившийся смотр войск и не желает ли он вступить в ряды этого войска. Николенька с достоинством ответил: "Смотр очень мне понравился, но я русский и желаю служить только моему отечеству". "Очень хорошо и правильно ты мыслишь, - отвечал Наполеон, поцеловав в голову юного патриота, - таковым всегда оставайся". Совсем скоро Николаю пришлось на деле доказывать верность своим словам.
 Николай Андреанович, третий сын Дивовых, родившийся в 1792 году в Стокгольме, в 1812 году служил в артиллерии и вместе с русской армией пережил все испытания суровой военной грозы: упорные, но безуспешные бои под Смоленском, горечь отступления. Участвовал в Бородинском сражении в качестве ординарца начальника артиллерии графа А. И. Кутайсова... Проделав с армией весь заграничный поход, Дивов стал очевидцем исторического момента - сдачи Парижа. На его батарею прибыл торжествующий император Александр I для встречи с французским парламенте ром. И с гордостью Николай наблюдал, как француз, выслушав требования русского императора, смиренно поклонился: "Повеления победителя будут исполнены".
 Когда Николай вернулся наконец домой, его любимых родителей уже не было в живых: Елизавета Петровна скончалась весной 1813 года, безутешный Андреан Иванович пережил ее лишь на год. А их сыновья, продолжая семейные традиции оппозиционного либерализма, вдруг ударились в масонство.
 Старший брат Николая, Петр Андреанович, служивший в дипломатическом корпусе, в 1814 году вступил в петербургскую ложу "Соединенных друзей", а в следующем году получил посвящение и вернувшийся в Россию Николай. Он так рьяно отдался постижению масонских таинств, что в 1816 году вместе с князем С. Г. Волконским стал основателем новой петербургской ложи "Трех добродетелей".
 Масонские ложи начала XIX века нередко служили прикрытием для декабристских обществ. В ложу "Трех добродетелей" входили такие видные будущие декабристы, как С. П. Трубецкой, Н. М. Муравьев, Ф. П. Шаховской. При участии Николая Дивова в ложу приняли П. И. Пестеля. Трудно сказать, насколько Дивовы были посвящены в политические программы своих собратьев по ложе и насколько далеко простиралось сочувствие братьев декабристским планам. Их дальний родственник, В. А. Дивов, мичман гвардейского экипажа, принимал участие в декабристском восстании и был осужден в числе государственных преступников "первого разряда" на пожизненные каторжные работы, срок которых потом сократили до 20 лет. И, видимо, неслучайно после событий на Сенатской площади Петр Андреанович вышел в отставку, правда, сохранив за собой звание камергера двора.
 Николай Андреанович (в 1823 году он получил должность петербургского вице-губернатора, а затем - шталмейстера двора великого князя Михаила Павловича) к 1830 году тоже был уволен в отставку. Император Николай I испытывал к нему такую ненависть, что, когда граф П. А. Клейнмихель заикнулся было о возможности возвращения Николая Андреановича на службу, царь гневно оборвал его: "Кто? Дивов? Никогда". И добавил: "Пока я жив, Дивов служить не будет".
 Николай Дивов занялся благоустройством своих имений, разбросанных по многим губерниям. Да и жена его, Зинаида Сергеевна (внебрачная дочь графа С. П. Румянцева), принесла ему богатое приданое, куда входило и румянцевское подмосковное имение Зенино. Зимы они проводили в Москве и Петербурге, часто ездили в Италию. На лето же отправлялись в имения или гостили в подмосковном Соколове у Петра Андреановича. Одно удручало Николая и его жену: в течение 17 лет у них не было детей. И когда в 1844 году из Рима в Россию пришло известие о рождении первенца, Сергея, родные не знали, верить ли этому сообщению, и в шутку сравнивали Зинаиду Сергеевну с библейской Саррой. В 1850 году у Дивовых родился второй сын, Николай.
 Усадьба в Городище стала любимой резиденцией Николая Андреановича. В 1848 году, возвращаясь из очередной заграничной поездки в Россию, он из-за новых революционных событий, внезапным пожаром охвативших Европу, вынужден был избрать морской путь через Константинополь и Одессу. Восхищенный восточной экзотикой, Дивов по приезде начал энергично перестраивать старую городищенскую усадьбу в совершенно фантастическом духе.
 Бутурлин рассказывал: "Городищенский дом состоял в то время из четырех только комнат <...> а вблизи к нему на не очень высокой горе строился тогда каменный, изящный, но причудливой архитектуры двух-этажный с мезонином дом, представляющий смесь древнерусского стиля с швейцарским шале, и к одному углу дома примыкал высокий минарет, оканчивающийся мусульманскою полулуною, блестящею издалека. <...> Минарет этот был сооружен вследствие сильного впечатления и восторга, произведенных на Дивова константинопольскими мечетями, наподобие каковых городищенский минарет имеет под своим шпилем балкон вокруг всей башни..."
 Работы велись по проекту рязанского губернского архитектора Н. И. Воронихина, родственника строителя петербургского Казанского собора. К 1850 году уже приступили к внутренней отделке причудливого особняка, как вдруг неугомонный Николай Андреанович загорелся новой идеей. Поддавшись общему увлечению рязанских помещиков, взапуски устраивавших конные заводы, он тоже решил заняться коневодством. Началось спешное строительство конюшен и расширение примыкавшей к ним старой барской постройки, чтобы хозяин прямо из кабинета мог проходить в стойла. А в заброшенном доме на горе поместились столярные и слесарные мастерские, хлебный амбар и угольный склад. И над всем этим сияла мусульманская луна на высоком минарете.
 Гордостью дивовской конюшни стал редкостный жеребец Ворон, купленный у графа А. Ф. Орлова. Орлов никогда не продавал племенных жеребцов своего завода, но для Дивова, которого очень любил, сделал исключение. Местная легенда гласит, что могучий красавец конь погиб из-за роковой случайности. Опасно заболел кто-то из домашних Дивова. Срочно требовался опытный врач из Рязани. Хозяин в отчаянии распорядился заложить Ворона. И тот не подвел: рьяно отмахал неблизкую дорогу в оба конца, вовремя доставил доктора. Но едва коня выпрягли, как он пал бездыханный на усадебном дворе. Ворона похоронили с честью, поставив над ним большую глыбу из розового гранита с надписью: "Ворон. С 1853 по 1861 г.". Этот камень и по сей день находится в Дивове, только позолота стерлась с надписи.
 Николай Андреанович держал в городищенской усадьбе только элитных лошадей вороной и серой масти и никогда не пускал их на публичные бега. Другой завод Дивов устроил в купленном неподалеку селе Карееве, там порядки были менее строгие.
 Дивов показал себя умелым хозяином, достаточно гуманным, но требовательным. Он запретил в имении телесные наказания, всегда готов был помочь мужикам и зерном и деньгами, открыл школу, в которой проходили непременное обучение крестьянские мальчики с семи лет, щедро награждал за хорошую работу. Но дисциплину держал жестко. Дивовская усадьба в уезде считалась образцовой. Сюда любили наведываться рязанские губернаторы, гостили здесь и А. Ф. Орлов, который после Бенкендорфа возглавлял особое Третье отделение, и помощник директора Императорского Эрмитажа Л. А. Лебрюн, давний приятель семейства Дивовых. Быть приглашенным на обед к ним в усадьбу считалось немалой честью. Хозяин гордился своим метрдотелем Дорофеем Кругловым, который проходил школу кулинарного искусства во Франции, в доме Ф. Гизо, первого министра короля Людовика-Филиппа. И в то же время Городище имело репутацию усадьбы чудаков.
 У Николая Андреановича решил поселиться его средний брат Александр. В молодости он служил в русской миссии в Вашингтоне, но неожиданно вышел в отставку и вступил в орден иезуитов. Страстное увлечение философской мистикой, строгий аскетизм, отказ от всех светских развлечений казались весьма странными в молодом человеке, которому всего двадцать с небольшим. Вскоре, однако, "отец Александр" рассорился с иезуитами, не позволявшими ему молиться за умерших родителей - людей иного, "неистинного" вероисповедания.
 Вернувшись в Россию, он безвыездно жил в городищенском поместье, целые дни проводя в уединении с книгами из привезенной им обширной библиотеки. В конце 50-х годов ему перевалило за семьдесят, и Николай, боясь оставлять брата в глуши, без хорошего медицинского надзора, перевез его в Петербург, где устроил ему роскошную квартиру. Однако в блестящей, шумной столице Александр скучал, хандрил и, не выдержав года, сбежал в свое любимое Дивово Городище - к тенистым аллеям старого парка, к тихому уюту деревенского дома, к своему скромному кабинету, заполненному любимыми книгами.
 Долгое время жил в имении и немец-лекарь Корнелий Бест, служивший некогда в наполеоновской армии и оставшийся после войны в России. Бест выписывал массу заграничных изданий, был в курсе всех новейших открытий и научных теорий. Московский врач А. И. Овер уверял: "Перед медицинскими познаниями господина Беста мы все должны шапки скидывать". Курьез между тем заключался в том, что, не имея официального докторского аттестата, честный немец не осмеливался применять эти знания на практике и за всю свою жизнь не выписал ни одного рецепта. Особенно он робел, когда его услуги требовались господам, и в качестве панацеи от всех болячек решался предложить лишь крепкий кофе. Правда, когда в 1853 году в губернии началось очередное холерное поветрие, Бест оказался весьма полезным и даже спас жизнь какому-то помещику.
 Комната Беста напоминала Бутурлину "лабораторию средневекового алхимика или астролога". От больших шкафов с массой книг в ней постоянно царил полумрак. По столам, лавкам, подоконникам в беспорядке были навалены пакеты с сушеными травами и кореньями, валялись ступки, весы, какие-то инструменты. Здесь хранились коллекции минералов, различных окаменелостей и гербарии, собранные Бестом. И на всем лежал слой вековой пыли, так как почтенный лекарь приходил в страшный гнев, если без него что-либо трогали, и не позволял прислуге убирать комнату. Обязанностью Беста было лечение городищенских крестьян, что он и старался выполнять с большой добросовестностью, посещая заболевших ежедневно. Однако дело кончалось тем, что плохо понимавшие немца крестьяне, как в допотопные времена, обращались к окрестным знахарям и "ведунам".
 Появился в доме и застенчивый молодой человек, носивший громкую фамилию князя Кропоткина. Его отец, несмотря на княжеский титул, владел неподалеку таким крошечным наделом земли, что жил как однодворец, пахал и косил вместе с крестьянами и так же, как они, едва сводил концы с концами. Сын же к семнадцати годам был почти неграмотным. Николай Андреанович принял горячее участие в судьбе юноши, сам занялся его образованием и воспитанием и впоследствии устроил его на службу в Рязань.
 Деловито сновал по дому и по двору карлик Филя, или Филипп Арсеньич, ведавший домашним обиходом. Он был на редкость серьезен и заботлив. Однажды, находясь с Дивовыми в Италии, он вдруг оставил их и поспешил назад в Россию, так как беспокоился, что без него не сумеют как следует просушить, проветрить и уложить в комоды хозяйское белье и одежду.
 В царствование Александра II Николай Дивов вновь вернулся на государственную службу: был главным квартирмейстером в Варшаве, получил генеральский чин, затем перевелся в ведомство императорского коннозаводства. Но реформа 1861 года поставила под угрозу существование его городищенского завода. Многие помещичьи хозяйства пришли в упадок, закрывались частные фермы и конные заводы, резко понизился спрос на дорогих каретных лошадей, приносивших прежде Дивову большой доход. Но совсем опустились у него руки после ужасной семейной трагедии: в 1866 году неожиданно скончался его первенец - Сергей, не дожив месяца до своего 22-летия.
 Недаром, однако, современники говорили, что у Дивова "железный характер". Ему удалось спасти свое хозяйство. Решено было завести коней-тяжеловозов, применяясь к запросам развивающейся промышленности и торговли. Помогал сын Николай, живший тогда с отцом. В отчете по конской переписи 1875 года говорилось: "Завод, принадлежащий генералу Дивову <...> при селе Дивово Городище, состоит из 91 лошади, в числе коих производителей 2, маток 46 и приплода 43. Из числа производителей один битюгской породы, другой полурысистой..."
 Кроме того, на фермах Николая Андреановича была выведена особая, "дивовская" порода крупного рогатого скота, очень ценившаяся в свое время, но в наши дни почти исчезнувшая. В поисках средств для поддержания любимого дела Дивов шел на все: сдавал пустующие конюшни в аренду, в 1877 году продал часть городищенских пашен графу Д. А. Толстому, а в 1880-м - Кареево с усадьбой и угодьями Н. И. Лихонину. Из окладных книг Рязанской губернии имя Николая Андреановича исчезло на рубеже 1880-1881 годов - с его смертью Городище пришло в окончательный упадок. Сын, Николай Николаевич, служил в Петербурге, а своей провинциальной резиденцией он выбрал поместье в селе Уварово Нижегородской губернии. Хозяйственные дела шли плохо, и поместье пришлось заложить. Единственная его дочь и наследница Евгения скончалась в 1910 году.
 Совладелец городищенских земель граф Толстой в царствование Александра III стал министром внутренних дел, совмещая эту ответственную должность с деятельностью шефа жандармов и президента Академии наук. Ему было не до запустевшей усадьбы. Ее сдавали в аренду и привели "в полное разорение, доходившее вплоть до расхищения дверей и потолочных балок с построек скотного двора".
 Возрождение Дивова Городища связано с внучкой Толстого, Мариамной Сергеевной фон Толь, в замужестве Кутайсовой. Приглашенный ею управляющий П. П. Гревизирский имел репутацию человека опытного и хорошо знакомого с передовыми сельскохозяйственными технологиями. За короткий срок он сумел сделать имение доходным. Предполагалось вернуть былую славу и конному заводу. Некто Н. И. Вентцер, побывавший в усадьбе в 1911 году, рассказывал, что здесь многое продолжало напоминать о Дивове: "Все возведенные им постройки в имении, как-то громадных размеров скотные дворы, конюшни, манеж, разного рода службы, дом <...> и барский замок-мечеть (до сих пор еще не отделанный внутри) с видимым издалека минаретом, сохранились до сего времени очень хорошо