Моя Бабаня - Анна Яковлевна Максимова, труженики тыла

 Самые первые воспоминания детских лет сохранили светлый ее образ. Бабаня… Кажется, так и зовут мою бабушку, но все в округе почему-то величают ее Аней или Анной Яковлевной. По прошествии многих лет хочется помянуть добрым словом ее и всех тружеников тыла, кто выстоял в суровые годы Великой Отечественной войны, явив нам высокий пример мужества и великого труда ради спасения Родины и мира на земле.

 Родилась она на краю маленького подмосковного села Клинского района, последним ребенком, любимицей большой, многодетной семьи. Но тихое счастье маленькой Анютки, как звали ее старшие братья и сестра, было недолгим. Один за другим умерли родители. И, как гром среди ясного неба, грянула Великая Отечественная война. Враг подступал к Москве со всех сторон, нещадно бомбил Подмосковье. Досталось и маленькому подмосковному сельцу, где-то затерявшемуся на карте большой и великой страны, теперь объятой пламенем пожарищ. Всех братьев забрали на фронт. И Анюта со старшей сестрой Татьяной, закутавшись в старенькое одеяло, мечтали в маленьком худом домишке о светлом будущем, без фашистов и бомбежек.
 Осенью 1941 года по селу ходила немецкая разведка. Фашисты предлагали местным жителям сотрудничать с ними, за каждого советского солдата обещали деньги и прочие блага. Доносы приветствовались. Отказавшихся от фашистских «благ» расстреливали или сжигали дома. Таких оказалось немало. Фашисты сожгли почти все Анюткино село. Не миновала эта участь и ее родного дома. Аня с Татьяной, успев вынести лишь нехитрые пожитки, спрятались от немцев у старой мельницы. А потом, обнявшись,  плакали на пепелище. Идти им было некуда, а враг наступал…

 …Этой же осенью 1941 года, на Рязанщине, в колхозе деревни Китаево, что стоял на берегу реки Вожи, усиленно шла уборка урожая. Уборочная затянулась: всех трудоспособных мужчин забрали на фронт. Старики, женщины и дети взяли на себя тяжелую ношу по спасению хлеба. Зима обещала быть холодной. И военный призыв: «Все для фронта! Все для Победы!» звучал в сердце каждого. Ведь на фронте были мужья, братья, сыновья и отцы.
 В один из осенних пасмурных дней, объезжая колхозные поля, председатель Иван Васильевич Крючков остановился на одном из полей в недоумении. На небольшой копне сена, обняв друг друга, спали две девочки, они были очень похожи. Вид младшей поразил его особенно. Совсем крохотная, она всхлипывала во сне, маленькое ее тельце постоянно вздрагивало. Девочка в полудреме сжимала руку старшей сестры. Мелкие кудряшки волос рассыпались по копне сена, косынка сбилась на бок.
 Первой проснулась Татьяна, очень испугалась и прижала маленькую сестренку к груди. Анютка застонала, у нее начинался жар. Сколько горя им пришлось хлебнуть, выходя из окружения! В одном месте встретились лицом к лицу с фашистской разведкой, успев укрыться в овраге. Пока шли,  две недели почти ничего не ели, только брели, сами не зная, куда выведут их эти пороховые пути-дороги.
 Председатель взял девочек в деревню. Привел домой.
 – Вот, Елена, – сказал он жене, – принимай гостей на постой. Намаялись, сердешные. Там решим, что дальше.
 Так Анюта с Татьяной оказались на Рязанщине. Поселили сестер к одинокой верующей женщине бабе Маше. К тому времени Татьяне шел уже 21 год, в колхозе ее устроили на местную ферму дояркой. А Анюта ходила в школу, помогала сестре на работе и часто болела. Было очень тревожно. Враг подступал со всех сторон. Бомбил станцию Дивово, немцы подошли к Зарайску, заняли Михайлов. И по вечерам Анюта видела яркие всполохи от разорвавшихся снарядов. По деревне несколько раз прокатилась немецкая разведка, разбрасывая листовки с призывом признать фашистскую власть. Листовки никто не поднимал.

 Прошли долгих четыре года. Анюта повзрослела, стала настоящей красавицей все с той же мелкой россыпью кудрявых волос. Только глаза Анютки часто бывали грустными: не было от братьев никаких вестей. По адресу соседей в их родном подмосковном селе никто не отвечал. Потерялись они.
 Первым объявился старший брат Владимир: подал запрос и нашел сестер через милицию. Ведь письма в родное село не доходили. И когда однажды почтальон принес в их домик письмо от брата, радости сестер не было предела. Владимир писал, что служил на Украинском фронте, награжден орденами и медалями. Остается служить на Украине, потому что до сих пор ведутся бои с бандами бендеровцев. А дальше как бог даст. Потом нашлись братья Петр и Анатолий. Так прошли нелегкие военные годы. Их горечь припорошилась заботами о мирной жизни. Анюта с сестрой работали доярками на местной ферме, были ударницами, имели благодарности от руководства, буквально жили работой.
 Жили бедно. Через несколько лет после окончания войны сестрам от колхоза построили дом из красного кирпича. После многих лет скитаний у них появилась своя крыша над головой.
 – Татьянка, посадим сирень в палисаднике, как в нашем доме?! Помнишь, отец сажал? – восклицала Анюта. И обрывки детских воспоминаний роились в ее голове, как маленькие пчелки.
 – Конечно! – отвечала Таня, – мама с папой были бы рады.
 Татьяна после войны так и не решилась на замужество, всю жизнь работала в колхозе не покладая рук. А Аня вышла замуж. Соседский мальчишка, увидев однажды Анюту беременной, сказал:
 – Раечку родишь, Раечку!
 – Имя младенчик дал, от Бога значит, – улыбаясь, шептала Анюта. Так и родилась у нее дочурка Раечка.
 И было много в долгой жизни Анны Яковлевны забот и хлопот. Никогда и ни в чем она не отказывала людям, всегда шла на помощь в трудную минуту.
 – Пойдем к Аннушке, – говорили люди и шли, зная, что им обязательно помогут.

 – Ба-а-аб, баб-а-а, Бабаня! – кричу я, что есть мочи, затаскивая заледенелые санки в теплые просторные сени большого уютного дома. – Бабаня-а! Ты где?
 Щеки мои горят румянцем, шубейка в снегу, заиндевевшие варежки беспомощно повисли на резинках, красные ручонки замерзли. Навстречу мне выходит уже немолодая, но красивая маленькая женщина с мелкими поседевшими кудрявыми волосами, похожими на маленькие волны, которые мне всегда хочется потрогать рукой. Она улыбается и, увидев меня, заснеженную, всплескивает руками, тут же начиная хлопотать. Мои валенки уже пристроились у теплой печки, рядом пригрелись и варежки, и даже санкам нашлось место в уголке. Справив все дела по моему обустройству, бабуля кормит меня, расспрашивает о делах, все внимательно слушает.
 – Бабань, расскажи, как раньше жили, – тяну я и устраиваюсь поудобней. Ведь рассказывать она – мастерица. А истории разные я слушать люблю, хоть и егоза, хоть и непоседа. Бабаня, присев у окна, вглядываясь вдаль смеркающегося зимнего вечера, начинает неспешно вспоминать. Как жили люди в годы войны, как трудно было ей, девочке-подростку, остаться без родителей и родного дома, как тяжело выходили из немецкого окружения, как начиналась мирная жизнь, и как построили их дом за одно воскресенье, поэтому он стал называться «воскресным».
 Глаза бабушки двигаются, будто листают большую книгу под названием «Жизнь». Примостившись на широкой лавке, я внимательно вслушиваюсь в каждое ее слово. Чтобы не забыть, переспрашиваю. Тихо потрескивает огонек в печке. Бабаня, подперев рукой щеку, смотрит в заснеженную морозную синь. Небо стынет, начинают появляться первые звездочки, вечереет. На окнах мороз рисует причудливые узоры, но не замораживает их. У бабушки между рамами лежит соль, а еще детские игрушки – нехитрый атрибут красоты и деревенского уюта. Проходят года, а я всегда спешу к бабуле, чтобы послушать ее рассказы. Только уже не так часто, как в детстве.
 «Деревня моя, деревенька-колхозница-а, влюбленной улыбкой меня обожгла-а!» – тоненьким, звонким голоском запевает бабуля, выводя каждое слово, и глаза ее грустнеют.

 – А лучшая благодарность тебе – это человеческое спасибо, – часто говорила бабуля. – Человек тебе спасибо скажет – это он тебе добра пожелал.
 К концу своей жизни она очень постарела: лицо ее избороздили мелкие и глубокие морщинки, руки, повидавшие много работы, огрубели, глаза подернулись белой пеленой. Но россыпь длинных волос с мелкими седыми кудряшками, похожими теперь на белые морские волны, осталась неизменной. Бабуля иногда говорила: «Слава Богу за все!» И никогда не роптала, только лишь глаза ее часто бывали грустными и задумчивыми.
 Вспоминая светлый ее образ по прошествии многих лет, невольно приходят на ум эти строки: «Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша».